Зеленая кровь - Страница 3

Человек пнул решетку котовой клетки сапогом. Кот по-прежнему не шелохнулся.

– Ты! – гаркнул человек и снова пнул. – Ты, нечистая сила! Оборотень, мать твою… кысь-кысь! Подох, что ли…

Рамон нервно зевнул и случайно щелкнул зубами. Человек повернулся к нему:

– Что, тварь, ищейка, твою мать? Не сладко?

Глумливый тон Рамона оскорбил до глубины души. Он зарычал сквозь зубы – и человек дребезжаще захихикал:

– Что, бесово отродье, не любишь? Вот, этот-то сдох – и ты сдохнешь, если еще пасть разевать будешь… на хозяев…

У Рамона от ярости скулы свело. Кто тут Хозяин?! Вот этот, что ли?! Младшая Ипостась в глубине души кинулась на решетку, захлебываясь лаем и злобой – но Старшая, управляющая сейчас плотским естеством Рамона, осталась сидеть на месте, вздрагивая верхней губой, сжимая кулаки и молча.

Человек между тем откатил в сторону тележку, вытащил палку, лежавшую между бачками, нагнулся и ткнул кота.

Рамон и помыслить не мог, что чья-то Старшая Ипостась способна на такую чудовищную скорость реакции. Он почти не уследил, как тело кота развернулось стремительной пружиной, взлетело в воздух – и человек заорал, а невидимые псы завыли и залаяли пуще прежнего.

Рамон оторопел. Он только смотрел, как человек, подвывая и вопя, зажимает щеку и шею, бросив палку и забыв про все на свете, а кот удобно устроился на войлоке и не спеша вылизывает куски рваной кровавой плоти из-под отчищенных длинных когтей, которые почти не изменила трансформация.

Шок. Просто шок.

Человек скверно ругался и плакал, а струйки крови текли между грязных узловатых пальцев.

– Гадина! – вопил он, грохоча сапогом по решетке и одновременно пытаясь вытереть разорванную щеку рукавом. – Оборотень поганый! Я ж тебя кормлю, адово ты отродье! А ты, твою мать…

– А я, – безмятежно промурлыкал кот, покосившись на окаменевшего Рамона, – я голоден, я не могу больше эту баланду жрать, у меня желудок болит, меня рвет. И я хочу на волю. И я вас всех ненавижу. Всех.

– Ну погоди, – скрежетнул человек. Его рукав вымок насквозь и пальцы слиплись от крови. – Я тебе еще припомню, тварь.

И побрел туда, откуда пришел, волоча за собой тележку. Псы будто взбесились, учуяв кровь – от их безумного концерта Рамона замутило. Ему хотелось скулить и метаться; он позавидовал котовой безмятежности и спросил сипло:

– Ты… что, просто так его подрал?

Кот облизнул губы и внимательно оглядел когти, странно смотревшиеся на тонких пальцах Старшей Ипостаси. Потом сказал, кратко, негромко и совершенно убийственно:

– Люди – отрава.

Рамон подошел поближе к решетке, пытаясь уложить в голове страшное слово. Ну, не все люди хороши, положим. Конечно, всем поголовно людям и рядом не встать с его Хозяином и даже вообще с любым Хозяином. Но все-таки с некоторыми людьми приятно находиться рядом. Вот Огюстер, человеческий вожак, когда встречался с Рамоном, по службе или случайно, всегда улыбался, протягивал руку понюхать, говорил: "Здорово, Рамон, славная, славная зверюга!" Или капитан Тео, непосредственный начальник, хоть с маленькой буквы, но все же хозяин, говорил, бывало: "А, Рамон, дружище! Хочешь печеньица? Хочешь, знаю…" – на что Рамон отворачивал нос и отвечал сурово и печально: "Для чутья вредно", – но печенье брал… шоколадное Тео приносил, не что-нибудь… Люди из Службы Безопасности Рамона любили, он точно знал, что любили… и он им доверял и служил, отвечая любовью на любовь… а тут "отрава"…

И ведь он сказал именно "люди", а не "мертвяки".

"Отрава". Тут уж не важно, кто сказал: кот, пес… хоть козел. Самое сильное словцо для всех двоесущных. Не как у людей "дерьмо", к примеру, потому что дерьмо – предмет простой, безопасный и подчас необходимый. Запах отбить, к примеру. И прекрасный носитель обонятельной информации, к тому же, достоверный и подробный. А отрава – это изощренная подлость, это ложь, предательство, бессовестность вместе. Это ведь значит – ты доверяешь еде, а она тебя убивает.

Таким словом всуе не бросаются.

– Почему – "отрава"? – спросил Рамон.

Кот помолчал, думая о чем-то, очевидно, тоскливом и неприятном. Потом медленно проговорил:

– С крысой можно играть, да? Перед тем, как задушишь?

Вопрос слегка сбил Рамона с толку:

– Зачем? Хочешь съесть – задушил и ешь.

– А не с крысой? – кот его будто не слышал. – Со мной можно играть, перед тем, как убить? С тобой?

– Нас будут убивать? – тихо спросил Рамон. – Люди же собак и кошек не едят…

– Не едят, – Рамону опять померещилась неуловимая кошачья усмешка. – Поиграют, убьют и бросят. Люди, бобик – отрава, а ты жизни не знаешь.

– Меня коллеги будут искать, – сказал Рамон не столько коту, сколько самому себе. – И Хозяин. А когда найдет – и тебя выпустит отсюда. Мой Хозяин кошек тоже любит. У нас в доме живет одна кошка…

Кот разлегся на грязной подстилке, как на шикарном ковре, оперся подбородком на скрещенные руки. Его усмешка стала чуть заметнее – и много саркастичнее.

– Никакой Хозяин тут не найдет, – сказал он. – Ты не знаешь, а я знаю. Я знаю, чье это место. Любое настоящее живое существо даже близко подойти по доброй воле побрезгует. Я видел, что тут такое. Чуешь мертвечинку, а, бобик? И вообще… только собака будет так верить в сказки о Хозяевах, которые все могут и всегда помогают. Смешно.

Жестоко сказал. Тяжелая тоска будто только и ждала момента навалиться на Рамона всей своей душной тушей. У него даже горло дернулось – ах, как поодаль скулил какой-то замученный пес! И Рамон бы стал. Скулить, подвывать, оплакивать этот кошмар несвободы и жестокости. Очень хотелось.