Зеленая кровь - Страница 79

Волк ухмыльнулся шире.

– Мокрым муравейником несет, – сказал он рассеянно и счастливо. – Гадкий запах, а сейчас приятно… Дома…

– А еще что чуешь? – спросил Хольвин.

– Замучаюсь перечислять, – хмыкнул волк. – Хорошо пахнет. Пошли.

– Знаешь, куда?

– А то, – волк вскочил, как играющий щенок, встряхнулся, уселся на корточки и, по-прежнему не оборачиваясь, запрокинув голову, издал тот самый звук, от которого у человека в лесу кровь стынет в жилах. Вой.

Вовсе не угроза, что бы люди не воображали. Зов.

Этот призыв, растянутый на двух высоких и темных нотах, отразился от древесных стволов, раскатился долгим замирающим эхом. Волк уже умолк и прислушивался – а отражение его голоса еще таяло где-то в чащобе, постепенно удаляясь. Лес молчал, только в вершинах берез с шелестом гулял ветер.

Волк напряженно слушал, обирая с ушей пряди волос. Хольвин подумал, что Старшая часть его души просто забыла о звере – оттого он и не вернет себе удобные подвижные уши. Как у всех двоесущных, в сложном разуме волка звериная тоска мешалась с человеческой любовью и человеческой надеждой.

Тишина затаившегося леса ранила эту самую надежду. Волк посмотрел на Хольвина с тоскливой болью в желтых глазах – Хольвин ободряюще улыбнулся.

– Ну что ж ты, – сказал с самой спокойной уверенностью. – Зови еще. Зови, боец.

Волк скульнул и снова завыл. С ветки с трыканьем сорвалась сорока. И когда в волчьем голосе уже звучало настоящее отчаяние, из далекого далека, из влажной чащи вдруг пришел ответ.

Низкий мягкий тон, напоминающий соло на саксофоне, вплелся в три более высоких голоса точным музыкальным звуком. Кому бы могло показаться ужасным это пение отчаявшихся, зовущих своего уцелевшего товарища, подумал Хольвин. Старый и трое молодых. Одна из них – сука. Все, что осталось от Стаи?

Будь прокляты убийцы, ведь не оставили волкам никаких шансов…

Но тут к квартету присоединились еще два голоса. Детские дисканты. Щенки-подростки. Нет, не четверо…

Но и на том спасибо.

Волк поднялся с колен, просветлев лицом.

– Пойдем, – сказал он весело. – Слыхал?

– Слава Небесам, – выдохнул Хольвин. – Ждут тебя?

– Моя сеструха жива, – сказал волк. – Моя Нахалка жива. Старый, Шустрый, Пройдоха – и Нахалка. Мои братья и любимая сестра, представляешь?!

Ему хотелось вилять хвостом даже в человеческом виде. Он был счастлив.

Хольвин подождал, пока волк перекинется, а потом пошел за ним, в глухую глубину леса, в удивительное и страшное место, куда люди обычно отправлялись только увешанными оружием, всегда группами, как правило – с мощной радиосвязью, которая, впрочем, зачастую не срабатывала от непонятных ученым причин.

И дело было вовсе не в Лиге, не в ее Золотой Бабочке, эмблеме, которая уже третью тысячу лет обозначала одно – живую душу мира. В другом. Для того, чтобы быть настоящим посредником, надо быть настоящим Хозяином. А вот это Хольвин не мог бы объяснить никому – этот странный дар весьма редко бывал врожденным, иногда он вдруг проявлялся, иногда с возрастом пропадал и был вообще неуловим ни для каких человеческих приборов и органов чувств. Он просто приходил, как жаркая волна навстречу живому – человеческая способность сопереживать чуждым тебе созданиям, обычный спонтанно возникающий телепатический контакт – тот самый, который создают члены Стаи или Стада животных. А еще – способность ощущать и видеть лес не так, как это выходит у охотников или исследователей, а так, как его ощущают и видят двоесущные.

От видения двоесущных восприятие Хозяина отличала только одна особенность. Хольвин знал, что может не только видеть, но и влиять – общаясь с Хранителями. Стоило лишь перейти ту невидимую грань, этакую полосу отчуждения, которая отделала живой мир леса от полуживого, оккупированного людьми, как Хранители обнаруживались всюду вокруг. Эта способность и давала посредникам особые полномочия: в лесу и в поле, погода и климат, миграции всяческих живых существ, даже катастрофы и эпидемии более или менее контролировались Лигой – во всяком случае, так считалось.

Любой рукотворный прибор был бессилен. Киносъемка, фотографии и видеозапись ничего не фиксировали. Непосвященным, наблюдающим со стороны, все это казалось довольно глупым. Но умирающий урожай странным образом воскресал, наводнение спадало, а ураган утихал – и с посредниками приходилось считаться.

Явление, скрепя сердце, считали паранормальным. Церковь, традиционно одобрявшая методы СБ, традиционно же порицала методы Лиги, считая их бесовскими. Лига, впрочем, не была враждебна Церкви. Просто посредники не могли не верить в то, что видели и ощущали.

Первые Хранители обнаружились уже метрах в двухстах от дороги. Они возникли на стволе старой сосны, вывороченной с корнем – крохотные, не выше крупного огурца, призрачные созданьица, белесые, чуть мерцающие, едва имеющие форму: на круглых головках блестели черные бусины глаз, улыбался и гримасничал еле намеченный ротик, а носа не было и помину. Хольвин подошел поздороваться, наклонился. Хранители беззвучно захихикали, потянулись полубесплотными ручками с бледными звездочками ладошек. Еще Хранители вышли из пустоты на самом корне, на его торчащих вверх замшелых отростках; крохотные сущности закачались на подсыхающих листьях папоротника, усмехались, кланялись, потирали ладошки, жмурились, исчезали и вновь появлялись, будто прячась за угол небытия…

От Хранителей веяло холодноватым осенним покоем. С растениями тут все в порядке, подумал Хольвин. Души растений не тревожатся. Уже хорошо. Можно идти дальше – волк успел убежать далеко.