Зеленая кровь - Страница 97

В ближайшем к Мэллу вольере обнаружились оленята. Вторжение рыси и ее опасный запах разбудили их; теперь они в Старшей Ипостаси стояли около решетки и смотрели на Мэллу большими, тревожными, влажными очами. Молчали. Безобидные вкусные звери.

Наискосок от оленят, в углу вольера лежал крупный кабан. Он даже не шевельнулся – так всех презирал – хотя Мэллу чувствовал, что кабан не спит. Тусклый свет лампочки превратил в неоновую проволоку жесткую щетину у кабана на хребте. Этот зверь не показался Мэллу потенциальной добычей – в нем чувствовалась громадная упрямая сила, даже смелый кот не был настолько безрассудным, чтобы считать себя способным справиться с кабаном.

Но люди его съедят, подумал Мэллу с неожиданной грустью. Сильный, отважный… хам… жизни в нем на десятерых… а люди его застрелят и будут жарить его мясо. Он вкусный, вкуснее оленей… и сила с храбростью ему не помогут…

Мэллу прошел мимо решетки, чувствуя на себе взгляд маленьких презрительных глаз. Услышал тихий храп и учуял отвратительный запах спиртного перегара и больного хищника.

В вольере, на куче подгнившей соломы спал медведь.

Он оказался мельче, чем Мэллу представлял себе – а может, такое впечатление создавала его худоба. Острые лопатки и выгнутый во сне позвоночник распяливали шкуру жесткими углами; осунувшаяся морда лежала на массивной когтистой лапе неподвижно, как неживая. Мэллу рассматривал медведя с любопытством, к которому примешалась надменная брезгливость – не зверь, а развалина зверя, презренное существо, не стоящее внимания. Кошачье высокомерие подняло Мэллу на сотню голов над медведем; кошкам совершенно не свойственны милосердие и снисходительность к падшим.

Тут же уйти помешало только осознание цели визита: надо поговорить с этой гадкой тварью, она что-то знает… Мэллу перекинулся и выфыркнул, как плевок:

– Проснись, убогий!

Медведь мотнул головой, стряхивая с себя тяжелый сон. Взглянул на рысь – и Мэллу увидел в его маленьких глазках, глубоко ушедших во впадины черепа, неожиданную спокойную силу. Растерялся. Молча дождался, пока медведь перекинется, сменив облик больного зверя на облик больного человека. Встретился взглядом с медвежьей Старшей Ипостасью – и ощутил холодную жуть, заставившую его отвернуться в сторону, начать пристально разглядывать грязный дощатый пол вольера, помятую жестяную миску, пустую бутылку из-под водки…

Медведь гулко зевнул и встряхнулся, будто озяб от ночной свежести. Мэллу покосился на него.

– Что тебе тут понадобилось, роскошный кот? – спросил медведь.

Его страшно худое, мертвенно неподвижное лицо и живой насмешливый тон поразили Мэллу так, будто с ним заговорило одухотворенное чучело зверя. Он вдруг осознал, что он сам есть просто котенок, клочок пушистого меха, который носят за голову, слепой, беспомощный, крохотный – и это произошло впервые в жизни кота, всегда отважного и самоуверенного. Не то, чтобы Мэллу испугался – но странная сила медведя его потрясла.

– Зачем ты… – пробормотал кот вместо приготовленного вопроса и машинально потерся щекой о ржавую решетку. – Зачем… я говорю, зачем такому, как ты, пить человеческую отраву?

Медведь сел. Его лицо исказилось чудовищной медвежьей усмешкой – трансформ не добавлял его Старшей Ипостаси лицевых мускулов, атрофированных у Младшей. Поднял с пола бутылку, потряс, будто желая убедиться, что она действительно пуста, поставил рядом.

– Зачем? Ты, великолепная киска, не поймешь – зачем. Вы, кошки, не созданы для того, чтобы понимать. Тебе пить ни к чему – значит, и прочие обойдутся…

– Я тоже сидел в клетке, – мрачно сказал Мэллу. – Я многое могу понять. Я умею…

– Сочувствовать? – и такая в голосе медведя слышалась явственная ирония, что даже не требовалось дополнять ее мимикой. – Нет.

– Это же… как допинг, – пробормотал Мэллу, вдруг смутившись. – Убивает Старшую Ипостась, а ты…

– А ты, киса, не знаешь, что такое голод, – сказал медведь, ерзнув, чтобы сесть удобнее. – Ты сидел в клетке – но ты не голодал.

– Тебя не кормят? – спросил Мэллу, чувствуя, как болезненно сжался его собственный желудок.

– Ну почему? – ирония приобрела уж совсем убийственный градус. – Кормят. Они же не хотят, чтоб я сдох тут раньше времени. Кормят дерьмом, конечно, но кормят… как я люблю сладкое! – вдруг вздохнул медведь и будто помолодел на сотню лет. – Хоть бы иногда дали сладкого… ягод, меда… хоть конфету…

Я слишком много общался с собаками, подумал Мэллу. Теперь вот жалею… жалею… как щенок. Как дурак… а ничего не поделаешь…

– Ты говоришь – голод, – сказал он, пытаясь справиться с приступом жалости. – А тебя кормят. Подумаешь, не дали конфету…

– А ты знаешь, киска, что такое – наш голод? – медведь снова поднял верхнюю губу в тщетной попытке усмехнуться. – Вы же, кошки, всю жизнь едите от случая к случаю – когда на охоте повезет. Вы разборчивые… и голодать вам не привыкать стать. А мы…

– Вы…

– Мы спим. Ты слышал, наверное, что мы спим несколько месяцев? Уже скоро пора бы ложиться – вот-вот снег пойдет, – медведь снова вздохнул. – Для того, чтобы спать, надо есть, кот. Все время есть, чтобы стать толстым и сильным. Тогда будет тепло, спокойно, тогда – все правильно, а если не есть, сколько нужно – заснешь и умрешь во сне. Понимаешь?

– Спите…

– Еда – это тепло, – сказал медведь. – Наше тепло. Летом мы его набираем, а зимой, когда холодно, оно потихоньку расходуется. А в этой клетке я уже забыл, как бывает тепло. Я ни разу досыта не наелся, понимаешь? Ни разу. Мне все время холодно. Я все время думаю, что засну и умру от холода. Для меня еда стала навязчивой идеей, понимаешь? А от водки хоть на час чуточку теплее… я знаю, что она меня убивает, но ведь я все равно умру…