Зеленая кровь - Страница 51

Впрочем, Хозяин приехал или Хозяин уехал – это все собачья суета. Манефа жила в доме у Хольвина как-то отдельно от Хольвина. Нельзя сказать, что она совсем с ним не считалась, нет – она его уважала, насколько для кошки это вообще возможно, а иногда даже чувствовала некую тень симпатии. Но все эти чувства никогда не переходили границы кошачьей вежливости: полежать рядом, когда Хольвин читает у камина, боднуть в колено, потереться подбородком об руку – изобразить еле заметную приязнь… но никогда ничего больше. Поэтому ничего не ждала.

Никого не ждала. Серьезный возраст – начинающаяся старость зверя и условная молодость трансформа. Осень.

А Хозяин привез кота.

Если ему случалось привезти из города в Стаю нового пса, он сам со Стаей и разговаривал. Собачий этикет: он – Хозяин, он и главный, ему представлять новенького, а его место в иерархии Стаи потом само отыщется. Самое главное – раз товарища привел Хозяин, значит он Стае по определению не чужой.

Но Хольвин догадался, что с кошками такое дело не пройдет.

Принцип экстерриториальности у Манефы с собаками соблюдался четко и издавна. Манефа жила в доме. Собаки жили на псарне и во дворе. Соблюдение незримых границ, отмеченных запахами, ликвидировало все возможные проблемы: все просто, все по местам и никто никого не обижает.

Сад, где жил, когда гостил у Хольвина, Локкер и где играли щенята, служил нейтральной полосой, куда, тщательно соблюдая этикет и субординацию, приходили все желающие.

И вот теперь.

Локкер и его друг Рамон пошли в сад, сидеть в любимой беседке, заросшей со всех сторон кустами аронии – болтать. Переволновались, давно не виделись – Манефа видела их из окна гостиной. Оба – в Старшей Ипостаси, лось жует березовый прутик, слушает; пес улегся к нему на плечо, тыкается, что-то показывает жестами… Манефа не стала звать Локкера поздороваться – надо будет, сам придет.

Шаграт ушел на псарню, спать – отдыхать от трудов праведных, надо думать. А кота Хольвин впустил в дом. Впустил – и поднялся на второй этаж, в кабинет.

Пусть кошки разбираются сами. Резонно.

Манефа перекинулась и в Старшей Ипостаси осторожно спустилась вниз. Ей хотелось распушиться, чтобы кот, кто бы он ни был, не забирал слишком много в голову.

Кот не забирал. Он стоял почти что у порога прихожей, тщательно принюхивался и осматривался с встревоженным вниманием. Учуяв и увидев Манефу, замер на месте – потрясенный.

Он оказался невозможно юным. Вот что. Судя по запаху, кот был моложе Неру, но Манефа ощутила упругую жестокую силу. Его тело покрывали боевые шрамы, а в глазах светилась ежеминутная готовность к драке на поражение – которая вдруг сошла на нет от взгляда на Манефу.

Серьезный кот… Но ведь – о, духи Сумерек, где вы? – совсем котенок… Такое наивное восхищенное удивление…

Однако Манефа не собиралась изображать его мамашу – кот все-таки давно вышел из того возраста, который нуждается в материнской заботе. К тому же она знала точно, что ее нынешний запах слишком сладок для кота – а раз так, стоит проверить, куда этот зверь годится.

Манефа, стоя на лестнице, окатила пришельца сверху вниз презрительным взглядом – правильным взглядом строгой старшей владычицы дома.

Кот переступил с ноги на ногу, отвел глаза, принялся вылизывать ладонь между пальцами. Нервное?

– Тебя учили здороваться? – холодно спросила Манефа.

Кот понял правильно. Он подошел поближе, потянулся вперед, но с изысканной церемонностью – скорее обозначил обнюхивание, чем вправду обнюхал. Манефа занесла, было, руку для оплеухи – но кот вел себя безупречно, а потому оплеухи не получил.

– Прости, – сказал он с честной кротостью молодого самца перед старшей самкой. – Я растерялся. От тебя пахнет Осенью… я просто ошалел… прости.

Манефа усмехнулась.

– От любой кошки осенью пахнет Осенью, – сказала она надменно и потянулась, протянув руки вдоль лестничных перил. – Как удивительно, правда?

Кот мягко-мягко подобрался ближе, присел на нижнюю ступеньку, поджал под себя ноги, сказал снизу:

– Я забыл. Я забыл, что на свете бывают кошки и что они так пахнут… не бей меня.

– Я подумаю, – сказала Манефа.

Кот потянулся носом к ее ноге.

– Я пну тебя по физиономии, – Манефа изобразила зевок. – Этого хочешь?

– Нет, – кот улыбнулся. – Хочу оставить на тебе свой запах. Можно?

– Это просто, – Манефа дала ему взглянуть на свои клыки и снова занесла руку с когтями в ритуальном жесте. – Врежу – и твой запах на мне останется. Я таких, как ты, за голову носила.

– Я – младше, – согласился кот и растянулся по лестнице, не сводя с Манефы глаз. – Я мало ем и не займу много места. И ни на что не претендую… только на твой запах…

– Разумеется, – презрительно сказала Манефа. – Еще бы ты претендовал. Я налью тебе молока, так и быть. У тебя давно открылись глаза?

– Только что, – кротко сказал кот. – Я не привык видеть кошек, понимаешь? Я еле помню свою мать, а других кошек не видел. Я выпью молока, если ты дашь… или воды, все равно. Лишь бы пахло тобой.

– Наглец, – фыркнула Манефа. – Это мой дом, не забудь.

– Я тут поживу, если разрешишь, – смиренно сказал кот и собрался поточить когти о ступеньку.

– Здесь нельзя! – Манефа шлепнула его по затылку, но не когтями, а ладонью. – Хочешь молока – иди за мной. Где точить – я тебе покажу. Не знаю, где Хольвин тебя достал, но чувствую, что мне придется тебя воспитывать.

– Воспитывай, – кот улегся на перила и потерся о них подбородком, оставляя свой запах. Манефа снова шлепнула его по голове, но слабее: