У входа дежурили охранники в строгих костюмах, во всех их фигурах было нечто, заставившее Рамона с Сапфиром насторожиться и приподнять шерсть вдоль хребта. Несколько молодых людей одетых, как технопанки, с лицами, не омраченными даже первичными признаками интеллекта, пили у входа из жестяных банок и хохотали, слишком громко и нервно, чтобы казаться веселыми:
– Победа над природой, блин!
– Жестяк…
– Обоссался, Электровеник? Иди нервы лечи, животное…
Девчонка с торчащими лохмами, выкрашенными в ослепительно-сиреневый и кислотно-желтый цвет, с технопанковскими шипами в носу и зазубренными шестеренками в бровях, в кожаном черном мини, пьяная в дрезину, шатаясь и размазывая цветную грязь бывшей косметики по лицу, отбивалась от парня, который тянул ее за руку, и орала охраннику:
– Все равно ты мразь! И этот урод тоже мразь! Долбанутый на всю голову, гад он, а не художник! Убейтесь об стену, вы, оба!
Поодаль стояла группка мирных граждан и судачила, не подходя близко. Мирные граждане наслаждались бесплатным спектаклем, предпочитая, как и подобает дисциплинированным зрителям, пребывать на галерке, а не на сцене.
При виде патрульных СБ и технопанки, и мирная публика примолкли, с любопытством наблюдая за развитием событий. Охранник с пластмассовой маской полумертвого вместо живого лица сказал Тео:
– С животными в Галерею нельзя. И с оружием нельзя.
– СБ, ослеп?! – прошипела Жасмин.
– А ты вообще вали отсюда, истеричка, – встрял второй охранник. – На выставку разрешение Городского Совета есть, катись в свою Лигу…
– Граждане, освободите проход, – с насмешливым дружелюбием сказал Тео, бессознательно подражая тону Хольвина. – Внеплановый рейд, простая проверка. Сохраняйте спокойствие.
– С собаками нельзя, командир, – сказал охранник, снизив тон. – Не псарня же и не кабак, блин…
– Живодерня, – бросила Жасмин.
– Мы эту ведьму уже раз выводили, – сказал охранник.
– Ладно, – сказал Тео. – Жасмин, останьтесь здесь, пожалуйста. Ребята, я пойду взгляну, что там к чему…
Псы у ног рычали тихо и мерно, шерсть на их спинах поднялась дыбом до самого хвоста.
– Я не могу обойтись без собак, – сказал Тео охранникам. – Это наши эксперты, вы же понимаете. Они ни на кого просто так не кидаются…
Охранники переглянулись. Жасмин сжала кулаки.
– Ладно, командир, – сказал пластмассовый. – Одного. Черного, вон, возьми, а серый пусть посидит. Что-то он больно нервный у тебя, серый. Тут уже перед открытием проверяли с собаками…
Сапфир и вправду уже до самых десен открыл клыки. Рамон выглядел поспокойнее.
– Прости, старина, – сказал Тео Сапфиру, с трудом вынося не взгляд даже, а излучение укора мегатонной мощи. – Ты у нас, все-таки, молод еще, слишком волнуешься… Ну подожди тут. Понюхай пока вокруг. Мы с Рамоном посмотрим.
Сапфир печально отвернулся. Рамон, прижав уши, нервно облизываясь, дал Тео взять себя за ошейник – и они вошли в двери из матового стекла, которые разъехались сами собой.
В галерее было почти безлюдно, только бродила съемочная группа какой-то телепередачи – рыжая мужеподобная девица перед камерами вещала в микрофон о вызове, брошенном обществу – да где-то в глубине зала невесело хохотали технопанки. А Рамон прилег на пол, содрогаясь от рычания, больше испуганного, чем злобного, и Тео горько пожалел, что взял пса, едва отошедшего от тяжелого стресса.
Инсталляции заключали кубы из толстого закаленного стекла. Тео несколько секунд пытался вычленить детали и смысл из этих нагромождений окровавленного и запекшегося мяса, рваных клочьев железа, каких-то острых обломков стальной арматуры, тусклой шерсти… Голова пса-трансформа, переломанного и распятого на блестящей плоскости ржавыми крючьями, с окровавленным никелированным штырем, пробившим насквозь нижнюю челюсть, смотрела прямо на Тео – Тео поразился достоверности глубокой и разумной муки в темно-карих стеклянных глазах – и тут глаза моргнули, и веки снова тяжело поднялись.
Тео опустил пистолет. На него смотрели псы, вплавленные в пластик и врезанные в металл, полуудушенные проводами, с белыми осколками костей, торчащими из перебитых лап, с полосами содранной шкуры, вшитыми в сетки из колючей проволоки, истощенные до того, что полукружья ребер распирали голую кожу на бритых боках. Их было не меньше десятка, живых, умирающих, искалеченных экспонатов – с безнадежной тоской в потухающих глазах, с темными полосками слез – и они, не в силах повернуть головы, следили за Тео одним движением зрачков.
Тео услышал шаги и обернулся. Молодой человек с бритым татуированным черепом в сопровождении толстого охранника шел к репортерше, которая замолчала и почтительно ждала. Рамон молча рванулся вперед так, что Тео едва его удержал.
– Это вы – Хайберт? – крикнул через зал.
Бритый обернулся. Его взгляд был спокоен и самодоволен, глаза блестели холодным неживым блеском. Тео не усомнился ни на секунду – перед ним старый мертвяк.
– Я. Ваши нас уже проверяли, дяденька. Или ты мне еще одну собачку привел?
Рамон рванулся еще раз. Тео отпустил его и вскинул пистолет. Он успел выстрелить прежде, чем пес добежал и кинулся – бритый только протянул вперед ладони, будто хотел остановить пулю, говоря что-то вроде "эй!", и тут же грохнулся на пол. А Рамон, не обращая на Хайберта внимания, точно и крепко вцепился охраннику в руку, которой тот схватился за кобуру – охранник завопил что есть мочи, и Тео выстрелил ему в лоб. И в резкой тишине после выстрела услышал неожиданно громкий голос репортерши: